Даниель Алеви. Дега говорит...
1 - 2
Даниель Алеви.
Дега говорит1...
...Дружба моих родителей с Дега прошла через всю их жизнь.
Мой отец и Дега подружились еще в школьные годы, когда они учились в старом лицее Луи Ле-Гран.
Во времена Второй империи они снова встретились за кулисами Оперы, где в то время собирались самые интересные люди Парижа. Дега иллюстрировал роман моего отца «Семья Кардинал» и написал его прекрасный портрет во весь рост. Что касается моей матери, то она питала к Дега почти родственные чувства. Она знала всю семью Дега: и родителей и детей; восхищалась его отцом, любителем старой итальянской музыки и другом нескольких лучших музыкантов своего времени; была близко знакома с его сестрой Маргаритой, и ее дружба с Эдгаром Дега носила почти братский характер. Добавлю, что Дега и мои родители жили в одном квартале, на Монмартре, где обитали тогда художники и писатели.
Два-три раза в неделю Дега, уйдя в полдень из своей мастерской, приходил к нам завтракать.
Все это дало мне возможность узнать различные стороны его личности, почти неизвестные другим. Весь Париж знал его как художника-борца, отшельника, знал его убийственно острые замечания. Парижане Бульваров, защищаясь от его презрения, вменяли ему в вину его искренность. «Дега хотел бы,— говорили они,— увидеть свое изображение во весь рост в какой-нибудь витрине бульваров, чтобы доставить себе удовольствие разбить ее ударом трости». Какая глупость! Еще ребенком я знал, что Дега страдает. Прежде всего, его зрение. Моя мать говорила мне, что его глаза пострадали от сильного холода, когда он ночи напролет стоял на посту во время осады Парижа. Что это была за болезнь? Кажется, окулисты так и не смогли ее определить. Судя по некоторым признаниям Дега, ему становились все труднее и труднее поиски контура, как показывают это бесчисленные рисунки, найденные после его смерти.
Известно, что он вынужден был время от времени прерывать работу и лежать, закрыв глаза, чтобы собраться с силами. Я не буду возвращаться к этим известным фактам. Живописец Дега потерял зрение, как музыкант Бетховен потерял слух.
Но в жизни Дега была еще одна катастрофа, о которой очень мало известно даже тем, кто изучает его жизнь, не говоря уже о публике. Мне не было и десяти лет, когда я узнал о ней. Это было банкротство одного из братьев Дега, угрожавшее чести семьи.
Семья Дега и раньше занималась финансовыми операциями. До революции это было ее ремеслом; около 1792 года, вынужденные бежать из революционного Парижа, Дега обосновались в Неаполе и открыли там банк. Их дела процветали. Лет тридцать назад философ Бенедетто Кроче показал мне дом, который он называл еще домом Дега. Отец художника был страстным любителем искусства и жил на доходы от своего имущества, но один из его сыновей вернулся к старому ремеслу и играл на бирже. Разорившись, он застрелился2.
Чтобы понять последующие события, нужно вспомнить обостренную чувствительность Дега. Хотя это банкротство имело к нему лишь косвенное отношение, никак не касаясь его лично, он принял на себя полную ответственность и выплатил всю сумму долгов.
Его образ жизни совершенно переменился. Раньше он жил на улице Бланш в скромном, но милом особняке. Теперь он вынужден был его оставить. Отдав все, что у него было, он снял мастерскую в глубине квартала, прилегающего к площади Пигаль3. Как-то утром мы с отцом пришли к нему. Его новое жилище мне очень не понравилось. Мне показалось тогда, что дела нашего друга совершенно расстроены. Я спросил об этом у своей матери. «Если один из членов семьи,— объяснила она мне,— должен деньги и не может их заплатить, то честь семьи требует, чтобы братья заплатили его долги». Моя мать произнесла эти слова с такой твердостью, что я не осмелился повторить вопрос, который продолжал тревожить меня. Пятнадцать лет спустя я задал его одному из своих друзей, который проходил стажировку у нотариуса. Мой вопрос крайне удивил его. Он уверил меня, что обычай, о котором я говорил ему, больше не соблюдается. Как же обстояло дело в 1880 году?
Мне думается, что причину этого великодушия, которому я был свидетелем в детстве, следует искать в непримиримой взыскательности Дега. Он не мог стерпеть, чтобы честь семьи была запятнана.
Нам трудно измерить, как велико было потрясение, вызванное этим событием, но оно безусловно наложило отпечаток на его восприятие мира. Я думаю, что именно с этого дня начал существовать тот нелюдимый и суровый Дега, образ которого остался в памяти его современников. Наверное, он охотно принимал друзей в своем уютном доме на улице Бланш. В квартале Пигаль он ведет суровую жизнь отшельника. Он уже не был, как прежде, состоятельным художником, который мог позволить себе выбирать модели.
Он стал художником без всяких средств, вынужденным зарабатывать себе на жизнь и поддерживать братьев, ставших после банкротства такими же бедными, как он сам.
Впрочем, Дега никоим образом не хотел льстить публике. В выборе его новых моделей отражается его печальное настроение. Некогда его внимание привлекали танцовщицы и лошади. Теперь его привлекают люди, утомленные тяжелым трудом или опустошенные развратной жизнью.
Писатели-натуралисты только что ввели в литературу изображение публичных домов. Дега делает иллюстрации к «Девке Элиз» Гонкура. Он наблюдает жизнь публичных домов и создает ряд литографий, поражающих своей беспощадностью. Его примеру последует его ученик Тулуз-Лотрек4.
Тот самый Дега, который раньше страстно изучал движения танцовщицы, начинает изучать движения женщины, занятой своим туалетом, моющейся в тазу или изгибающейся, чтобы вытереть спину. Позднее, оглядываясь на этот период своего творчества, он испытывает некоторую грусть и пишет одному из своих друзей, что жалеет о тех временах, когда его братья-художники писали Сусанну в купальне, а не женщин в тазах. В детстве я, к сожалению, не мог записывать его замечания, которыми он сыпал в изобилии и которые могли бы составить памфлет против парижских художников и литераторов, тех, кого Прудон называл «бумажной братией». Как бы понравились эти слова Дега.
Несмотря на свою уединенную жизнь, Дега продолжал начатое им дело: организацию выставок художников-импрессионистов. Он объявляет о новой выставке. Переменилось только название. Это будет выставка «независимых»5. В самом деле, слово «импрессионист» нисколько не подходит к Дега, который не знал пленэра и с увлечением работал в четырех стенах своей мастерской. На этой выставке появилась серия из 17 рисунков Дега, которая привлекла всеобщее внимание одной лишь властью линий6. Гюисманс восхищается этими рисунками, изображающими обнаженных женщин, занятых своим туалетом. Никакого стремления к грации, напротив, многие модели совсем некрасивы, и Гюисманс удивляется «женоненавистничеству» Дега, которого он раньше не замечал. Так в первый раз в печати появилось слово «женоненавистничество», которое отныне для очень многих станет характеристикой Дега.
Упорная работа в одиночестве, неустанные поиски новых сочетаний различных средств выражения — все это страшно увлекает художника, но сужает его кругозор. Говоря о Дега, никогда не следует забывать, что в молодости у него были более широкие замыслы и он надеялся их осуществить. Дега надолго сохранил привязанность к исторической живописи, которой занимались все художники 1-й половины 19 века. Его современники Пюви де Шаванн, Гюстав Моро сумели найти пути обновления этого искусства и этим создали себе славу.
Дега всегда в поисках. В 1868 году он задумал изобразить Семирамиду, наблюдающую за сооружением висячих садов. Вот она стоит, молодая и статная, в окружении нескольких подруг, а рядом — паж, который держит ее лошадь. Кажется, что эта очаровательная маленькая картинка сделана рукой флорентинца, может быть, Боттичелли или Пьеро делла Франческа.
1 Книга «Дега говорит» (Daniel Halevy, Degas parle..., Paris — Geneve, 1960) в основной своей части представляет собой серию записей (частью в виде дневника) о встречах с художником, сделанных с 1888 по 1916 г. сыном Л. Алеви Даниэлем. Печатается в отрывках.
2 Это неверно: Ашиль де Га, о котором здесь идет речь, умер своей смертью в 1893 г.. спустя почти двадцать лет после разорения.
3 Это было около 1877 г. Дега поселился тогда на улице Фрошо (4), а в следующем году на ведущей к площади Пигаль улице Фонтен-сен-Жорж (19), где прожил более десяти лет; когда же его дела поправились, он переселился (в 1890 г.) на ул. Виктор-Массе.
4 «....создает ряд литографий...» — Около 1878—1880 гг. Дега выполнил серию пастелей на монотипиях и монотипий, посвященных обитательницам публичных домов («Три проститутки, сидящие спиной», «Праздник хозяйки заведения», «Две проститутки, сидящие в фас» и др.— все в собр. Мориса Экстенса в Париже).
Роман Эдмона де Гонкура «Девка Элиза» был издан в 1877 г. без иллюстраций. Сцены из жизни публичных домов, запечатленные Дега, были использованы в качестве иллюстраций к «Заведению Телье» Мопассана в издании, осуществленном А. Волларом в 1934 г.
Анри де Тулуз-Лотрек (1864—1901) может считаться учеником Дега в том же смысле, как сам Дега — учеником Энгра.
5 «Это будет выставка «независимых».— Принятия этого названия для выставок «Анонимного общества» Дега впервые добился в 1879 г.
6 Неточно: «Серия обнаженных женщин...» была показана лишь в 1886 г. и состояла из десяти пастелей.
Предыдущая глава
1 - 2
 Автопортрет с другом, художником Эваристом де Валери (Э. Дега, ок. 1865 г.) |  Эдмонд и Тереза Морбилли (Э. Дега, ок. 1865 г.) |  Автопортрет с приветствием (Э. Дега, 1865-1866 гг.) |